[114] НАЧАЛЬНИК ПЕРВОЙ РУССКОЙ БРОНЕНОСНОЙ ЭСКАДРЫ

 6 февраля 1867 года вице-адмирал Бутаков был назначен начальником эскадры броненосных судов. Это была первая броненосная эскадра в России. В нее вошли три 26-пушечные броненосные батареи, 24-пушечный броненосный фрегат «Петропавловск», броненосная двухбашенная лодка «Смерч» и десять броненосных однобашенных лодок. Все эти корабли вступили в строй в 1865-1866 годах. Кроме того, в состав эскадры в качестве адмиральских кораблей и для посыльной службы были зачислены два пароходо-фрегата, один пароход и две деревянные канонерские лодки.

Бутакову предстояло в течение летней кампании подготовить первую броненосную эскадру к решению боевых задач. Для этого требовалось разработать совершенно новую систему боевой подготовки. Если в эпоху парусного флота для приобретения навыков в управлении кораблями необходимо было как можно больше находиться в плавании, то с появлением парового флота такая система подготовки оказалась непригодной. Теперь нужно было еще до выхода в плавание подготовить личный состав к обслуживанию весьма сложных механизмов и устройств, а также к использованию оружия. Без этой предварительной подготовки личного состава корабли плавать не могли. Затем личный состав готовился - к управлению всеми механизмами в условиях стоянки корабля на якоре. За этим следовала уже подготовка одиночного корабля на ходу, сперва на рейде, потом в море. [115]

Только теперь можно было начинать обучение совместному плаванию в составе отряда или эскадры.

Именно такую последовательную подготовку, с переходом от простого к более сложному, и предложил Бутаков. Претворенная в жизнь, эта система боевой подготовки дала блестящий результат в первую же кампанию.

По окончании первого этапа одиночной подготовки кораблей на якоре эскадра в конце июня перешла из Кронштадта на Транзундский рейд. Учитывая, что времени для подготовки эскадры остается очень мало (кампания должна была закончиться в начале сентября), Бутаков разработал типовое недельное расписание занятий, которое объявил по эскадре в своем приказе. В этом же приказе он потребовал от командиров кораблей проявления самой широкой инициативы в организации учений и занятий. «В наше время войны будут внезапны, энергичны и недолговременны, а сражения необычайно кратки, - писал он в другом приказе. - Поэтому готовиться необходимо всегда, постоянно, неотлагательно, немедленно; готовиться к тому получасу, для которого мы, можно сказать, существуем и в который нам придется показать, что Россия содержит флот не без пользы» {115-1}.

На эскадре началась страдная пора. Каждый день, до обеда, броненосные лодки отрабатывали различные эволюции, маневрируя между стоявшими на якорях кораблями, личный состав упражнялся в стрельбе по щитам и проводил общие или частные учения.

С раннего утра до позднего вечера на рейде царило оживление. В разных направлениях сновали шлюпки, под парусами или на веслах. Воздух сотрясался от грохота орудийных залпов. Вокруг щитов поднимались столбы вспененной ядрами воды. Довольно часто и ночная тишина внезапно нарушалась резкими звуками сигнала боевой тревоги. Это по приказанию флагмана проводилось общее ночное учение эскадры.

И в эту кампанию даже больше, пожалуй, чем в прежние, Бутаков внес в подготовку эскадры дух соревнования. Всякое достижение давало отличившемуся моральное удовлетворение, укрепляло веру в свои способности и побуждало к достижению более высоких показателей.

Поощряя лучших, Григорий Иванович резко выступал против самонадеянности и успокоения. Всякое поощрение [116] он учил расценивать как требование работать в будущем еще лучше. «...Я считаю, что особенная благодарность, изъявленная... эскадре, - писал он в приказе по поводу посещения эскадры генерал-адмиралом, - заслужена нами не в абсолютном смысле. Нас благодарили не за то, что мы есть, а за то, что мы стремимся, насколько от нас зависит, делаться тем, чем мы должны быть и чем вероятно будем - для чести русского флага» {116-1}. В другом приказе по поводу успешных артиллерийских стрельб он предупреждал: «Но ради бога, не будем самонадеянны!.. Будем стремиться идти вперед, как идем, и да не почием на лаврах из расщепленных щитов!» {116-2}.

Бутаков стремился максимально приблизить условия боевой подготовки в мирное время к боевым. «...Попадать в щит, когда в вас никто не стреляет - одно дело; попадать же в неприятеля под его ядрами - другое, - писал он в приказе № 27 от 4 августа 1867 года. - ...Не особенно скоро убеждается человек, что кругом его огромное пространство, где ядру пролететь мимо, и что поэтому не следует на него вовсе обращать внимания. Чтобы команды наши заблаговременно приучились слышать свист ядер, предлагаю посылать по очереди на один час , по гребному судну с офицером на каждый из двух буйков, поставленных по обе стороны ближайшего к эскадре щита, в некотором расстоянии от него... Сколько время мне позволит, я буду сам навещать эти буйки, что советую и гг. командирам» {116-3}.

Этот приказ Бутакова был немедленно претворен в жизнь. В ветреный холодный день 14 августа  1867 года на Транзундском рейде проводилось очередное артиллерийское учение. Видимость была хорошей, и щиты, по которым стреляли с кораблей, отлично были видны на далеком расстоянии. Оглушительно, с небольшими интервалами били по щитам орудия кораблей. Визжали ядра...

- Хвалю! Молодец, что не кланяетесь ядрам! - послышался знакомый голос позади лейтенанта Семечкина, который на четверке приближался к предназначенному для него буйку поблизости щита. Семечкин оглянулся - и, к своему изумлению, увидел в нагонявшей его шлюпке самого вице-адмирала.

- Ваше превосходительство! Зачем вы тут? Вернитесь, здесь опасно! - крикнул лейтенант. Григорий [117] Иванович сделал гребцам знак и, налегши на весла, они нагнали четверку и оказались с ней борт о борт.

- Я ведь обещал, - спокойно отозвался Григорий Иванович, - что буду навещать буйки.

Грянул выстрел, и ядро, вспенив воду, упало довольно близко от адмиральской шлюпки. Бутаков продолжал разговаривать с Семечкиным (это был один из его любимых, наиболее способных офицеров).

- Уверяю вас, все дело в привычке. Я вспоминаю, как защитники Севастополя весьма скоро перестали кланяться пролетавшим над головой ядрам, хотя вначале едва ли не большинство из них имело к тому позыв.

- Право, уезжайте, Григорий Иванович! - упрашивал лейтенант. - Ну, можно ли вам так рисковать собой?

Но адмирал не слушал его он всматривался в белеющие вдали паруса двух шлюпок, обгонявших друг друга.

- Вот это я понимаю. Молодцы! Кто это, желал бы я знать? - воскликнул чрезвычайно довольный Бутаков.

Бутаков имел полное основание быть довольным. Не прошло и десяти дней со дня отдачи приказа о посылке шлюпок к буйкам в районе щитов во время стрельб, а успехи были уже достигнуты большие. «Я убедился сегодня, - писал он в приказе, - что для будущих паровых шлюпок флота нашего не встретится недостатка в охотниках подсунуть мину под неприятельский корабль» {117-1}.

Вице-адмирал не ошибся. Спустя десять лет русские минные катера под руководством его ученика Степана Осиповича Макарова одержали ряд побед над сильным турецким флотом на Черном море.

Бутаков воспитывал в командирах кораблей броненосной эскадры смелость, настойчивость, хладнокровие, умение рассчитать свои действия. С этой целью он часто проводил соревнования в управлении судами. Но теперь эскадра состояла из броненосных кораблей со сложной техникой, имевших большее водоизмещение, чем суда практической эскадры, и столкновение их при маневрировании могло вызвать тяжелые повреждения, на исправление которых пришлось бы затратить тысячи рублей. Поэтому Бутаков объявил следующие условия соревнования: «За кормою флагманского корабля будут находиться три горизонтальные шеста или рейка. Коснувшемуся первого из них, т.е. самого высунутого, будет делаться сигнал «изъявляю свое удовольствие». Кто [118] пройдет тремя футами ближе к корме, тот коснется второго рейка, и ему будет изъявлено особенное удовольствие мое. Тот же корабль, который по недостатку еще глазомера, но по избытку желания не отстать от других, коснется третьего рейка, находящегося в трех футах от второго, к сожалению моему, получит замечание словесное или сигналом» {118-1}.

Таким образом, и тут все дело сводилось к знаменитому бутаковскому «чуть-чуть», которое требовало не слепой, безудержной отваги, а действий, основанных на точном расчете.

Особенно Бутаков ценил в людях самообладание и находчивость. «Попасться в беду всегда легко, а в нашей службе в особенности, - говорил Григорий Иванович. - Выпутаться же из беды трудно, если не сохранить над собою полную власть в тяжелых обстоятельствах» {118-2}. Вот почему, когда броненосная батарея «Первенец» при следовании Барезундским фарватером получила подводную пробоину, Бутаков не только не сделал за это  выговор командиру батареи капитану 2 ранга Копытову, но, наоборот, отметил в приказе хладнокровный расчет, с которым он посадил батарею в илистую отмель, чтобы таким образом закрыть пробоину в днище корабля, через которую в него поступала вода. Более того, желая предупредить возможные неприятности для командира со стороны высшего командования, Бутаков послал управляющему морским министерством телеграмму следующего содержания: «Течь на батарее «Первенец» ничтожна. Останется при эскадре. Командир молодцом выпутался из беды; офицеры и команда исполняли долг с примерным рвением и порядком. Я... в особенности доволен тем духом, который направил «Первенец» не в док в Кронштадт, a к эскадре для продолжения плавания. В военное время это значило бы получить подкрепление, вместо ослабления наших сил. Этим можно гордиться!» {118-3}

Чуткое отношение начальника эскадры к подчиненным действовало на них воодушевляюще. Они знали, что в случае аварий или ошибок по службе они услышат от своего адмирала не злобные окрики, а строгую и справедливую оценку и помощь в затруднительной обстановке.

Громадное значение Бутаков придавал морской подготовке и, в частности, шлюпочным гонкам. «...Это едва [119] ли не лучший из находящихся в наших руках способов, чтобы молодым людям узнать себя, начать закаливать свои нервы, изощрять свой глазомер и готовить себя ко всем непредвиденным случайностям нашей службы... Состязания шлюпок, вместе с тем, прекрасное средство нам всем узнавать, кто из нас из какого металла» {119-1}, — писал он в приказе от 1 сентября 1867 года.

В воспитании любви к шлюпке Бутаков видел еще и другое, более важное - воспитание любви к своему кораблю, к Военно-морскому флагу своего отечества. «Вспомним также, какое живое участие принимали гребцы шлюпок в том, чтоб паруса отлично стояли, чтоб приказания мгновенно исполнялись, - писал он в том же приказе. - Нельзя и в этом не видеть зародыша того духа, который растет от шлюпки до корабля, от любви к шлюпке до привязанности к своему кораблю и всему до него относящемуся» {119-2}.

Бутаков добился ассигнования 1500 рублей ежегодно на покупку призов для состязающихся. Он разработал и напечатал специальные «Правила для шлюпочных гонок». Особенно интересны были введенные им гонки шлюпок под парусами без пользования рулем. Он придумывал множество вариантов шлюпочных состязаний, например, гонки под парусами вокруг адмиральского фрегата, плавание в шхерах вокруг определенных островов и т.п. По окончании каждой гонки Бутаков отдавал приказ, в котором разбирал ошибки в управлении и поощрял отличившихся. Однажды он даже велел салютовать со своего фрегата шестью орудийными залпами шестерке мичмана Федотова за то, что она великолепно управлялась при гонке без руля. В особом приказе была отмечена храбрость матроса Суворова, распутавшего во время шлюпочных гонок без рулей запутавшиеся топсель-шкоты - снасть, которой растягиваются нижние углы паруса, поднимаемого под рейковым парусом {119-3} и называемого топселем. Держась на весу одной рукой за мачту и пытаясь распутать шкот, зацепившийся за реек, Суворов размахивал шкотом, но из этого ничего не получалось. Тогда он, подтянувшись на рейке, добрался до его нока, за который запутались шкоты, распутал их и после этого вернулся в шлюпку. Все это Суворов делал на полном ходу, когда шлюпка шла с сильным креном, а он, держась за реек, висел над морем. При малейшем неловком [120] движении он мог упасть и разбиться о борт шлюпки или о воду. Все это матрос Суворов сделал для того, чтобы его шлюпка не сошла с дистанции и успешно закончила гонки. «Побольше бы нам Суворовых, - писал по этому поводу в приказе Бутаков. - Хотя он не прослужил еще срока к производству в унтер-офицеры, я буду просить, чтобы его разрешено было произвести» {120-1}.

Напряженная учеба в кампании 1867 года дала блестящие результаты. Большие броненосные корабли совершали перестроения легко и четко. Командиры броненосных лодок научились удерживать свои корабли в строю, несмотря на то, что они обладали рыскливостью и совершенно теряли ход при поворотах.

Но более всего Бутаков был доволен тем, что на эскадре «проявляется, вместо мертвой обрядности морского дела, душа, дух, часто сказывающийся на мелочах, но существование которого - самый отрадный факт, вынесенный мной из настоящей кампании нашей» {120-2}.

Да, это был действительно отрадный факт. Ученик Лазарева, сподвижник Нахимова и Корнилова, Бутаков возродил на паровом броненосном флоте лучшие традиции русского парусного флота - любовь к морю, товарищество. О силе этих традиций свидетельствует высказывание его талантливого ученика и последователя С. О. Макарова, относящееся к 1878 году. «В эти два года,— писал Макаров в своем дневнике, - что я командир, мне удалось спасти три судна. Сколько раз мне удавалось своевременно помочь разным судам, нет счету. Какое наслаждение работать в этих затруднительных обстоятельствах! Вся прелесть тут заключается именно в том, чтобы всегда быть всем полезным...» {120-3}.

Кампания 1868 года, так же как и предыдущая, началась в конце июня. Боевая подготовка в этом году была значительно усложнена. Прежде всего Бутаков решил начать изучение приемов маневрирования для нанесения таранного удара и для уклонения от него. С этой целью на Транзундский рейд прибыли специально оборудованные для «таранных учений» канонерские лодки «Прилив» и «Гул». С них были сняты мачты, а на верхних палубах во всю длину судов, но шире их, положена подвижная рама, в которую должен был ударять подвижной деревянный таран. Это устройство служило для ослабления силы удара. Как таран, так и рама [121] обшивались с наружной стороны фашинами. На этих двух канонерских лодках ежедневно тренировались командиры кораблей и рулевые.

Помимо «таранных учений», большое внимание Бутаков уделял артиллерийским стрельбам кораблей эскадры. В отличие от иностранных флотов, и особенно английского, где роль артиллерии паровых кораблей недооценивалась, в русском флоте ей придавалось решающее значение. Если, например, англичане считали, что артиллерийский огонь в морском бою должен вестись на малых дистанциях и при небольших скоростях хода, то в русском флоте совершенно четко представляли, что бой паровых броненосных судов будет быстротечным и артиллерийская стрельба в связи с этим будет вестись на больших скоростях хода при меняющихся дистанциях между противниками. Поэтому в приказе № 61 от 11 августа 1868 года Бутаков писал: «Будем же гоняться не за тем, чтобы в отчетных ведомостях о пальбе у нас стояли высокие проценты попавших ядер, а употребим все усилия, чтобы пальба подходила возможно более к тем условиям, которые предстоят в действительном бою, т.е. будем стрелять с неопределенных заранее расстояний и в движущиеся предметы» {121-1}.

В соответствии с этой установкой и была организована артиллерийская подготовка кораблей эскадры. Стрельбы проводились главным образом по треугольным щитам, буксируемым кораблями на встречных курсах. Изменены были также условия подготовительных стрельб по неподвижным щитам. Пользоваться буйками, показывающими расстояние до шита, было запрещено.

С невиданным упорством артиллеристы осваивали стрельбу в новых, более сложных условиях. Не прошло и месяца, как Бутаков с удовлетворением констатировал, что отмена всяких буйков при стрельбе по щитам нисколько не ухудшила меткости стрельбы. Наоборот, стреляя на ходу по неподвижным щитам, комендоры эскадры добились более высоких результатов.

Несколько хуже получалась стрельба по буксируемым щитам. Дальномеров, более или менее точно измеряющих быстро меняющиеся расстояния от корабля до щита, еще не существовало. Навыков в стрельбе в таких условиях личный состав почти не имел. Поэтому попаданий было немного. Однако, несмотря на трудности и неудачи,  [122] артиллеристы настойчиво стремились овладеть новым методом стрельбы. Бутаков понимал причины неудач и был уверен, что все трудности будут преодолены. «Что касается стрельбы в буксируемые шиты, - писал он в своем приказе, - то пробы наши указали, как их нужно строить в будущее время, и хотя в них попадали немного, но мне гораздо приятнее видеть на них маленькую царапину, чем ядро в яблоке неподвижного шита: одно - дело, другое - игрушка, игра в пушечки, которые уже не по нашему возрасту» {122-1}.

Стрельба в спокойных условиях, да еще по неподвижной цели - «это все еще не то, что может встретиться в бою среди открытого моря. Там нужны другие приемы, с которыми необходимо знакомиться заранее...» {122-2}

И Бутаков искал новые приемы, искал их неустанно, привлекая к поискам своих подчиненных. Так, в 1870 году, когда благодаря успехам русских ученых металлургов и конструкторов на кораблях были установлены стальные нарезные орудия большого калибра, что способствовало увеличению дальности и меткости стрельбы, а также увеличению веса залпа, Бутаков ввел в боевую подготовку артиллерийскую стрельбу на качке.

Усовершенствование минно-торпедного оружия навело Бутакова на мысль об усилении обороны броненосных кораблей от атак миноносцев путем установки скорострельных артиллерийских орудий небольшого калибра, имевших большие углы возвышения и снижения и большой сектор обстрела. Такая артиллерия могла бы открывать огонь по атакующим миноносцам с момента их обнаружения и вести его вплоть до приближения их к борту. В виде опыта на командирском мостике флагманского фрегата «Петропавловск» были установлены на шлюпочных станках две медные четырехфунтовые пушки, которые затем были перенесены с командирского мостика на специально сделанные для них мостики. Опытные стрельбы из этих пушек дали положительные результаты. К концу 1873 года Обуховский завод освоил изготовление металлических станков для четырехфунтовых пушек, что позволило Бутакову разработать проект противоминной обороны «Петропавловска». По этому проекту пушки, предназначенные для отражения атак миноносцев, устанавливались на выдающихся за борт корабля площадках, обеспечивающих угол обстрела по горизонту в 137°. [123] И уже в кампанию 1874 года фрегат «Петропавловск» был первым в мире кораблем, вооруженным противоминной артиллерией, состоящей из десяти четырехфунтовых пушек, установленных на специальных станках. Батареи этих орудий получили название «летучих батарей». Позже, когда «Петропавловск» плавал в Средиземном море, его «летучая батарея» легкостью, удобством и целесообразностью устройства привлекала к себе внимание иностранных моряков.

Но все это было позже. А летом 1868 года на Транзундском рейде проводилась напряженная боевая подготовка броненосной эскадры. Бутаков стремился как можно лучше подготовить эскадру к боевым действиям, внушая подчиненным офицерам и матросам, что личный состав флота существует для того, чтобы в случае военных действий «было кому хорошо действовать пушками, машинами, рулями, чтобы было кому распорядиться батареями пушек, бойко управиться каждым кораблем» {123-1}.

В свободное от занятий и учений время на эскадре устраивались различные состязания. Наибольшую популярность получили соревнования по плаванию. Так, в погожий день 28 июня 1868 года в таких состязаниях приняли участие 140 человек. Участники должны были проплыть 200 метров от борта монитора «Ураган» до монитора «Броненосец». Только десять пловцов сошли с дистанции и были взяты на шлюпки. Лучший пловец прошел дистанцию за четыре с половиной минуты, а последний - за семь с половиной минут. Заплыв делался в две смены. Первые десять человек каждой смены были премированы.

Правильная организация на эскадре морской подготовки молодых матросов способствовала воспитанию в них смелости и находчивости. Показателен в этом отношении следующий случай. На эскадре проводилась артиллерийская стрельба. По приказанию офицера матросы Михайлов и Максимов остались у щита для его исправления. Они не знали, что с минуты на минуту должна начаться учебная артиллерийская стрельба, а офицер забыл предупредить стрелявших, что у щита остались люди, которых за полотнищем щита не было видно. Таким образом матросы неожиданно оказались под огнем 60-фунтовых орудий броненосца. Обращенный к ним борт то и дело вспыхивал яркими огнями. Гремели выстрелы, [124] ядра шлепались все ближе и ближе... Казалось, гибель неизбежна.

Но матросы не растерялись. Во время каждого залпа они ложились на плот щита, а в промежутках между выстрелами вскакивали и начинали размахивать бескозырками, надеясь, что их заметят. Но с кораблей их не видели. Тогда, схватив топоры, они начали рубить дректовы, - тросы, связывавшие щиты с небольшими якорями (дреками), которые удерживали их на месте.

Как только один дректов был обрублен, щит развернулся по ветру и артиллеристы прервали стрельбу, увидев, что со шитом творится что-то неладное. Михайлов и Максимов обрубили второй дректов. Щит понесло. Матросы на щите были замечены.

«Настоящие военные люди, хотя на службе всего с 1868 года! - писал в приказе о матросах адмирал Бутаков. - Они выдержали отлично экзамен в наилучшей академии, и если будут хорошо вести себя, такие обстрелянные молодцы пойдут далеко» {124-1}. Он приказал выдать обоим денежные подарки «не за то, что по ним стреляли - это для них хорошая школа, - но в отличие, за то, что они не потерялись посреди свиста ядер, направленных прямо на них» {124-2}. Был награжден также сигнальщик батареи «Не Тронь Меня», первым заметивший матросов.

По окончании кампании 1868 года на Транзундский рейд прибыла назначенная генерал-адмиралом комиссия для проверки результатов двухлетней боевой подготовки броненосной эскадры. Комиссия под председательством адмирала Е. В. Путятина, подробно ознакомившись с состоянием эскадры, дала блестящий отзыв о деятельности Бутакова.

«Упражнения в эволюциях в 1868 г. были доведены до той степени, - писала комиссия в своем отчете, - которая дала возможность эскадренным плаваниям за последнюю кампанию дать полный характер военного крейсерства: при этом, следуя от одного порта к другому, эскадра занималась выполнением наиболее трудных эволюционных задач... Начальник броненосной эскадры вице-адмирал Бутаков 1 глубоко понял назначение и будущую роль вверенных ему судов и не упустил с расчетом, и необыкновенным умением воспользоваться всеми находящимися в его руках средствами и каждой минутой [125] времени для приведения как судов броненосной эскадры, так и команд на них находящихся, к возможному совершенству» {125-1}.

* * *

Наступил 1869 год. Летом этого года броненосная эскадра продолжала под .руководством Григория Ивано­вича Бутакова боевую подготовку.

Как и всегда, по приходе на Транзундский рейд броненосная эскадра расположилась четырехугольником, с адмиральским кораблем в центре. Неподалеку стал на якорь пароход «Владимир», служивший пловучей мастерской, а в бухте у острова Сонион-Сари - пловучая баня. Занятия производились по плану, который строго соблюдался. Первый месяц кампании отдельные корабли совершали так называемые «крейсерства», которые заключались в том, что корабли огибали по очереди все стоявшие на якорях суда, оставляя одно по левому борту, другое - по правому. Такие упражнения, выполнявшиеся на полном ходу и прозванные «восьмеркой», особенно нравились командирам кораблей, так как они представляли возможность показать ловкость и верность глаза.

Первый отряд броненосной эскадры на Транзундском рейде в 1869 году

Второй отряд броненосной эскадры на Транзундском рейде в 1869 году

    Из года в год вице-адмирал Бутаков усложнял задачи боевой подготовки, добиваясь совершенства в маневрировании. И он добился того, что отряды броненосных кораблей с необычайной легкостью совершали самые сложные эволюции.

 Так, утром 7 августа 1870 года, снявшись с якоря, броненосные лодки построились в строй кильватера в следующем порядке: «Тифон» {№ 1), «Перун» (№ 2), «Ураган» (№ 3), «Колдун» (№ 4), «Стрелец» (№ 5), «Вещун» (№ 6), и пошли на юг. Вскоре на флагманском корабле взвился сигнал: «Повернуть всем вдруг влево на восемь румбов». Со спуском сигнала все шесть броненосных лодок начали склоняться влево, описывая совершенно одинаковую циркуляцию, и через несколько минут отряд уже шел курсом 90° строем фронта, идеально держа равнение и дистанцию между мателотами {125-2}.

Убедившись в том, что маневр осуществлен правильно, Бутаков приказал поднять следующий сигнал, требовавший более сложного перестроения: «Зайти правым флангом вперед на восемь румбов и вступить в кильватер [126] адмиралу». Едва сигнал был спущен, "Тифон», развив самый полный ход, начал маневр захождения на курс 0°. Остальные корабли, в порядке номеров, уменьшая скорость согласно таблицам маневрирования, начали вступать ему в кильватер. Через некоторое время, построившись в кильватерную колонну и выровняв скорость хода, броненосные лодки шли курсом 0°.

Затем последовал новый сигнал: «Построиться в строй фронта влево, головной на месте». Со спуском его «Тифон» уменьшил ход до самого малого. Остальные корабли начали выходить влево от него, причем «Вещуну», как концевому, пришлось развить самый полный ход. И вот отряд в строю фронта влево продолжает движение на север, приближаясь к месту якорной стоянки. Но в это время на мачте флагманского корабля взвивается сигнал: «Повернуть всем вдруг влево на 16 румбов». Словно один корабль, весь отряд одновременно начинает поворот на обратный курс.

Бутаков со своего корабля молча любовался этими, строго согласованными движениями.

Важнейший этап подготовки эскадры был пройден. Много трудностей было преодолено, прежде чем броненосная эскадра стала «стройною силою». Нелегко, например, было преодолеть инерцию броненосных лодок и броненосных батарей. Особенно этим недостатком отличались тяжелые, неуклюжие броненосные батареи, считавшиеся прежде из-за своей рыскливости «невозможными в строю». Управлять ими было очень трудно. Иногда эти «особенности» плавучих батарей приводили к печальным случаям. Так, вечером 3 августа 1869 года у острова Гогланд в Финском заливе произошло столкновение между броненосной батареей «Кремль» и деревянным фрегатом «Олег», в результате которого фрегат потонул. Обстоятельства столкновения были таковы. Эскадра, совершавшая учебное маневрирование, шла строем фронта. Затем по сигналу флагмана корабли сделали поворот «все вдруг» вправо на восемь румбов, благополучно закончив который, начали очередной поворот - вправо на 16 румбов. Броненосная батарея «Кремль», двигавшаяся до начала маневра из-за своей рыскливости по инерции несколько влево, не успела повернуться вместе с другими вправо и вышла из строя. В это время остальные корабли продолжали поворачиваться вправо. Сперва «Кремль» [127], [128] обошла броненосная батарея «Первенец», а затем стал обходить и следующий в строю фрегат «Олег». Попытки командира «Кремля» дать батарее задний ход и пропустить фрегат ни к чему не привели. Продолжавший катиться влево «Кремль» врезался своим шпироном {128-1} в борт «Олега». Пробоина была огромной, и вскоре фрегат затонул.

Григорий Иванович был далек от того, чтобы обвинять кого-нибудь в происшедшей аварии. В своем приказе он отметил, что только благодаря хладнокровию и распорядительности офицеров и организованности матросов удалось спасти почти всю команду «Олега». Одобрительно отозвался Бутаков и о действиях командира «Кремля» капитана 2 ранга Корнилова, сделавшего все, что было в его силах, для спасения команды «Олега» и не виноватого в случившейся аварии.

Очень поучительной оказалась и авария с броненосной лодкой «Русалка», которая, ударившись о подводный камень, получила пробоину, но не затонула благодаря энергичным, вовремя принятым мерам.

Через некоторое время после этого случая к Бутакову явился офицер «Русалки» - мичман Степан Макаров. Он попросил адмирала ознакомиться с его работой, называвшейся «Броненосная лодка «Русалка» (исследование плавучести лодки и средства, предлагаемые для ее усиления)». Рукопись поразила адмирала оригинальностью высказанных в ней мыслей. Автор предлагал удивительно простые веши: изготовлять «пластыри» из паруса для заделки пробоин не в момент аварии, а заблаговременно, при этом предложил новую конструкцию пластыря. Далее мичман Макаров указывал на то, что при аварии «Русалки» приходилось откачивать воду посредством имевшейся на корабле 9-дюймовой помпы. Между тем, мощные помпы машинного отделения могли бы без труда откачать воду, поступившую через пробоину, если бы только удалось соединить их с поврежденным отсеком. Такую связь он предлагал установить посредством специальной системы изобретенных им «магистральных труб».

Григорий Иванович дал высокую оценку работе Макарова, рекомендовал для опубликования в «Морском сборнике» и доложил о ней в Морском ученом комитете. На основании этого доклада Морской ученый комитет одобрил предложение мичмана Макарова об изготовлении [129] пластырей его конструкции, а его водоотливную систему решил испытать на строящемся броненосце «Крейсер». Летом 1870 года «пластырь Макарова» был с успехом применен при заделывании пробоины на пароходе «Ильмень».

Бутаков всегда горячо поддерживал изобретательскую деятельность своих подчиненных. Руководимая им броненосная эскадра была своего рода центром, где сосредоточивались исследовательские работы в самых разнообразных отраслях военно-морского дела. Одни офицеры эскадры успешно занимались усовершенствованием минного оружия, другие - развивали технику сигналопроизвод-ства, третьи - артиллерию, четвертые – разрабатывали способы борьбы за живучесть корабля.

Григорий Иванович, как ни один из современных ему русских адмиралов, умел вовремя заметить ценные начинания своих подчиненных, воодушевить их на творческие искания, помочь изобретателю советом, делом, своим авторитетом. В «Морском сборнике» опубликовано много приказов адмирала Бутакова, в которых он объявлял по эскадре об изобретениях тех или иных офицеров. Так, в итоговом приказе по кампании 1870 года адмирал писал: «В этом году испытан и найден удовлетворяющим потребностям механический штурвал поручика Нозикова, могущего гордиться тем, что он первым положил в русском флоте руль на борт на винтовом судне, идущем полным ходом (а это чрезвычайно важно в боевом отношении)» {129-1}.

Изобретение поручика Нозикова было очень ценное. До него перекладка руля производилась посредством штуртросов - металлических тросов, связывавших руль со штурвалом. Это был очень тяжелый труд и на большом корабле его выполняли несколько матросов. Теперь рулем мог управлять один человек, так как рулевой аппарат Нозикова поворачивал руль через систему зубчатых колес, связывавших его с гребным валом.

Капитан-лейтенант Акимов предложил применять для учебной артиллерийской стрельбы так называемые «учебные стволы». В канал орудия малого калибра вставлялся ствол винтовки, а в канал орудия большого калибра - ствол мелкокалиберной пушки. Это давало возможность вести учебный артиллерийский огонь по мишеням либо обычными пулями, либо снарядами мелкого калибра, что, не ухудшая условий стрельбы, сильно удешевляло ее. [130] «Идею капитан-лейтенанта Акимова о том, чтобы при всех пушечных учениях комендоры стреляли в подвижный щит из штуцера, утвержденного в оси канала орудия, - писал об этом изобретении в приказе по эскадре Бутаков, - рекомендую гг. командирам к подражанию. Это очень просто, практично и должно повести к хорошим результатам»¹.

Период командования броненосной эскадрой (1867-1868 годы) явился периодом расцвета творческой деятельности Бутакова. В эти годы им была создана тактика парового броненосного флота России. Григорий Иванович в то время был единственным русским адмиралом, способным осуществить трудное дело подготовки кадров для отечественного флота. В это дело он вложил всю свою энергию, знания и большой практический опыт.

Его приказы, характерные большой выразительностью и яркостью речи, считались образцом, заслуживающим подражания. Многие из них не потеряли своего значения и в наши дни.

Приказы Григория Ивановича Бутакова суммируют в себе новые принципы, положенные им в основу подготовка кадров парового флота России. Привитые целому поколению морских офицеров, эти принципы составили новую эпоху русского флота. Они оказали исключительное влияние на его дальнейшее развитие. Как известно, из этой школы вышел замечательный русский флотоводец и ученый адмирал Степан Осипович Макаров.

Патриотизм, горячая любовь к родине - красной нитью проходит через все приказы Бутакова. Как истинный патриот, он не преклонялся перед иностранными авторитетами. В своих приказах в целях воспитания в личном составе чувства любви к родине и гордости за нее он часто напоминал о выдающихся победах русского флота, о его лучших традициях.

Бутакову было чуждо всякое формальное отношение к службе. Страстный борец с формализмом, с «парадностью», с внешним блеском, он неустанно требовал от подчиненных вдумчивого отношения к делу. В своем приказе по шхерной флотилии Бутаков очень резко высказывался насчет всякой парадности. К этому вопросу Григорий Иванович возвращался не раз. «Повторяю, - писал он в приказе по броненосной эскадре 2 августа 1868 года, - [131] ни одно действие не должно быть попугайством, не должно иметь и вида исполнения только формальности. Дело в сущности: дело в том, чтобы цель достигалась» {131-1}.

Достижение цели - отличной подготовки эскадры к бою - Бутаков не представлял без упорной и непрерывной работы офицеров с личным составом. Главным в этой работе, по его мнению, был личный показ. Поэтому он учил, что «каждый морской офицер должен быть лучшим матросом, лучшим боцманом своего судна, чтобы иметь нравственное право требовать от подчиненных своим примером всего того, что им приходится исполнять. Подобным образом будущим управителям судовыми машинами необходимо быть лучшими машинистами и лучшими кочегарами своего судна» {131-2}.

Это требование Григорий Иванович проводил в жизнь с необычайной суровостью. Не раз он переводил на низшие должности офицеров, замеченных в небрежном, поверхностном отношении к службе. И только после того, как Бутаков убеждался, что наказанный таким образом офицер резко улучшил свое поведение и повысил свои знания, он возвращал его на прежнюю должность. Будучи сам неутомимым работником, глубоко любящим свое дело, Бутаков воспитывал в своих подчиненных чувство целеустремленности в труде. «Не следует только разбрасывать свои силы, - говорил он, - не нужно бросаться в жизни от предмета к предмету, или предаваться унынию при неудачах. Человеку суждена трудовая доля, и избрав раз направление своей деятельности, нужно держаться его всеми помыслами своими» {131-3}. Григорий Иванович Бутаков терпеть не мог белоручек. Трудолюбие - вот что было в его глазах главным достоинством человека.

Наряду с трудолюбием Бутаков требовал от всех прямолинейности, принципиальной честности и непримиримости к недостаткам. Часто он прощал довольно крупные ошибки тем, кто честно в них признавался. И не только прощал, но и всеми силами помогал устранять их. Но плохо приходилось тому офицеру, который пытался скрыть допущенную им ошибку, а вину переложить на других. Действия такого офицера подвергались самой жестокой критике, во всеуслышание, перед лицом всех офицеров эскадры (которые для этого собирались на флагманском корабле), а потом отдавался приказ с соответствующими выводами. [132]

К мерам наказания, а тем более суровым, Григорий Иванович прибегал крайне редко. Он стремился вызвать в подчиненных желание отличиться и выдвинуться в лучшем смысле этого слова. Это достигалось всемерной поддержкой всякого хорошего начинания, поощрением сноровки и смелости. Никогда, пожалуй, на Балтийско

м флоте не отдавалось такое количество приказов с поощрениями офицеров и матросов как в период командования Бутакова броненосной эскадрой. При этом Бутаков смело выдвигал тех, кто отличился своими знаниями и способностями. Примером этого может служить досрочное присвоение звания лейтенанта С. О. Макарову за его работу о непотопляемости кораблей. Показателен в этом отношении следующий приказ Бутакова. «Молодецкий пример бесстрашия и самоотвержения, показанный матросом 2 статьи Никитою Муравлевым при спасении утопающего своего сослуживца на батарее «Не Тронь Меня», и отзыв командира, что хотя он на службе только с января 1865 года, но по своей расторопности, сметливости и поведению может быть унтер-офицером, - побуждает меня... произвести его в квартирмейстеры. Поздравляю эскадру с таким унтер-офицером, о награждении которого медалью представление послано по начальству» {132-1}.

Вместе с этим Бутаков настойчиво воспитывал у подчиненных высокое чувство ответственности за свое дело, побуждал их смело принимать самостоятельные решения в любых условиях обстановки, чему сам всегда служил наиболее ярким примером. Однако смелость он признавал только такую, которая была основана на точном расчете. Безудержную, лихость Бутаков строго осуждал. В ней он склонен был видеть не отвагу и доблесть, а скорее неумение и даже просто трусость.

Таким образом, сущность бутаковских принципов подготовки флота можно определить так: величайший патриотизм, отсутствие низкопоклонства перед заграницей, борьба с формальным отношением к делу, с показным блеском, принципиальная честность и прямолинейность.

Принципы Бутакова не только не были одобрены руководством морского министерства, но, как и всякое прогрессивное явление в русской жизни, считались вредными. Зато передовое офицерство русского флота горячо поддерживало Бутакова. [133]

* * *

После испытания в 1862 году шестовых мин (на канонерской лодке «Опыт») Бутаков начал уделять минному оружию исключительно большое внимание.

Еще осенью 1867 года по представлению Бутакова в Кронштадте была сформирована «временная школа морских минеров», которую возглавил лейтенант В. А. Терентьев. 3а зиму эта школа подготовила 52 комендора-минера. Все они были расписаны по боевым кораблям Балтийского флота.

В кампании 1868 года минному делу на броненосной эскадре было уделено еще большее внимание. Канонерская лодка «Картечь» была специально оборудована для производства опытов с минами. Для этого в носовой части лодки был установлен специальный «минный аппарат». Он состоял из минной каморы с двумя клинкетами (задвижками), прорезанной в носовом дейдвуде {133-1} лодки. Посредством лебедки мина выдвигалась из каморы на железной трубе длиною около 18 метров. Целью опытов являлось изучение способов подведения гальванических мин под днище стоящих на якоре и движущихся судов и составление правил стрельбы минами. Кроме выстреливавшихся мин, в эту кампанию были также испытаны одна донная мина в три с половиною пуда и 19 плавучих мин для заграждений.

Несомненный интерес представляет приспособление по вылавливанию мин, испытывавшееся в то время на эскадре. Оно состояло из троса с прикрепленным к нему маленьким шлюпочным якорем (дреком), который выстреливался из пушки на расстояние до 52 саженей от корабля. Затем корабль буксировал дрек, а если лапы последнего захватывали минреп {133-2}², то мину тащили на мелкое место, где уничтожали.

Одновременно с опытами лейтенант Терентьев проводил с офицерским составом канонерской лодки «Картечь» теоретические занятия. По сути дела это была первая попытка создания минных офицерских классов. О серьезности занятий говорят вопросы, над разрешением которых работали офицеры: сравнительные преимущества пиротехнических и гальванических шестовых мин, способы увеличения чувствительности взрывателей, наиболее [134] быстрый способ постановки мин, способы вылавливания и обезвреживания минных заграждений и другие.

Комиссия адмирала Г. Путятина, проверявшая осенью 1868 года результаты боевой подготовки броненосной эскадры в минувшей кампании, в своем отчете отметила, что на броненосной эскадре положено начало разработке весьма важного вопроса о применении подводных мин к миноносным судам, что проведенные опыты свидетельствуют о возможности изготовлять мины непосредственно, на кораблях и эффективно применять их, для чего необходимо лишь обучить минному делу офицеров и матросов. «...Комиссия полагает, ввиду чрезвычайной важности минного вопроса в настоящее время, безотлагательно необходимым основательно разработать вопрос о применении у нас подводных мин к миноносным судам... Миноносные суда в будущих войнах будут иметь такое значение, которое в недавнем прошедшем имели паровые суда в отношении к парусным, а броненосные к деревянным» {134-1}, - таковы были выводы комиссии по результатам опытов, проведенных на эскадре под непосредственным руководством Григория Ивановича Бутакова.

Опыты по применению кораблями минного оружия Бутаков продолжал и в кампанию 1869 года. Эти опыты способствовали внедрению в русском флоте шестовых мин, т.е. показали, что мины являются и активным, наступательным оружием.

Несмотря на серьезные успехи в развитии минного оружия, подготовка специалистов-минеров в русском флоте была поставлена слабо. Если созданная трудами Бутакова минная лаборатория эскадры еще готовила рядовых специалистов, то офицерам готовиться было негде. Фактически единственной школой для подготовки офицеров-минеров была технико-гальваническая школа военного ведомства, да и в ней программа обучения была составлена в основном для пехотинцев-саперов. О морских минах преподаватели сообщали очень немногое. Видя, что без подготовки морских офицеров-минеров дальнейшее развитие минного дела может затормозиться, Бутаков решил создать минную школу на броненосной эскадре. «В будущую кампанию, - писал он по этому поводу в своем приказе от 2 сентября 1869 года, - с каждого корабля, имеющего паровую шлюпку, будет избран один офицер к изучению управления минами. Желающим попасть, в [135] число их рекомендую записаться в минную школу на предстоящую зиму» {135-1}. Через год эта школа уже дала флоту ряд отличных специалистов.

В 1870 году и в последующих кампаниях на броненосной эскадре систематически проводились учения паровых шлюпок и катеров по выходу в атаку с шестовыми минами.

Весною 1873 года на некоторых кораблях броненосной эскадры по инициативе Бутакова были установлены электрические прожектора. Это позволило проводить не только учебные ночные минные атаки кораблей паровыми шлюпками, но также и поиск последних прожекторами и отражение их атак.

Как во все, что делалось на эскадре, так и в эти учения Бутаков вносил дух соревнования. Вот как проходило одно из таких учений на Транзундском рейде, проведанное ветреной холодной ночью.

...Из пакетов, которые вскрыли у островов лейтенанты Макаров и Невинский, они узнали, что их паровые шлюпки, должны в 23 часа подойти незамеченными к «неприятельским судам» и «атаковать» их шестовыми минами. В свою очередь, командирам судов было дано задание не подпустить к судам паровые шлюпки, осветив их прожекторами.

Все шло как нельзя лучше. В назначенное время шлюпки близко подошли к избранному ими объекту атаки - броненосному фрегату «Петропавловску». Подошли они с подветренной стороны, со стороны кормы, которая находилась в глубокой тени. Команды шлюпок были уже уверены в успехе атаки. Поэтому лейтенант Невинский увеличил скорость хода своего катера и вырвался вперед. Но вдруг на юте «Петропавловска» началось движение, вспыхнул огонь, и при свете его ясно обрисовалась фигура адмирала Бутакова. Он на что-то указывал, видимо отдавая приказания. Еще мгновение - и яркий луч прожектора осветил паровую шлюпку Новинского, тщетно пытавшуюся ускользнуть от света. Спустя четверть часа разоблаченные «подрыватели» поднимались по трапу «Петропавловска», сопровождаемые ироническими шутками товарищей.

Пока луч прожектора гонялся за шлюпкой Невинского, шлюпка Макарова, оставшаяся в тени, незаметно подошла к борту и «атаковала» шестовой миной «Петропавловск». Эта шлюпка была объявлена победительницей. [135]

1874 год явился переломным в организации минного дела в русском флоте. В начале этого года была учреждена должность заведующего минной частью на флоте, а 1 октября 1874 года состоялось одновременное открытие Минных офицерских классов и Минной школы для матросов. Вице-адмирал Бутаков чувствовал себя удовлетворенным. Его труды не пропали даром. Минное дело твердо стало на путь развития.

* * *

Броненосная эскадра вице-адмирала Г. И. Бутакова вызывала за границей живейший интерес. На Транзундский рейд приезжали представители различных иностранных флотов. Так, 19 августа 1867 года на рейд прибыл отряд американских кораблей (один винтовой фрегат, два корвета и один пароход), которым командовал адмирал Фаррагут. Этот отряд был встречен отрядом русских однобашенных лодок. Осмотрев броненосную батарею «Не Tpонь Меня», Фаррагут заявил, что русский флот в короткий срок достиг такой большой силы, что ему некого опасаться.

Иностранные державы посылали в Россию своих адмиралов и офицеров не только с туристскими целями, но и для обучения приемам и методам боевой подготовки, знакомства с новейшими усовершенствованиями морской техники. Именно с этой целью в 1868 году на Транзундский рейд прибыл германский адмирал Яхман с пятью офицерами.

Особенное впечатление на иностранных офицеров производили таранные упражнения. «Все капитаны эскадры вице-адмирала Бутакова, - писали французские морские офицеры, - принимают участие в этих упражнениях, и список очередей составляется по жребию. Эти упражнения, настоящие турниры, происходят в замкнутом пространстве, внутри судов эскадры, расположенных в виде карре, с адмиральским кораблем в центре (или в углу). Затем два судна-тарана выступают вместе и, разойдясь, снова сходятся, чтобы столкнуться под возможно большим углом. Большей частью им приходится несколько раз сходиться, раньше чем удастся (как следует) приблизиться друг к другу... В конце кампании все чертежи были изданы в виде элегантного альбома, который раздавался морским офицерам для изучения» {136-1}.[137]

Об интересе французов к деятельности вице-адмирала Бутакова и его эскадры свидетельствует также и то, что они перевели на французский язык его инструкции и приказы, написанные им во время практического плавания. По поводу эволюций, разработанных Бутаковым, во французских журналах велась самая оживленная полемика.

Имя адмирала Бутакова было хорошо известно не только в России, но и за границей. О том уважении, которым он пользовался среди морских специалистов и изобретателей, свидетельствует следующий эпизод. В Швеции в 1875 году изобретатель Энгстрем демонстрировал перед собравшимися на полигоне офицерами сконструированную им скорострельную пушку. Когда все уже было готово к открытию огня, он обратился к присутствовавшему здесь русскому офицеру с неожиданным вопросом:

- Скажите, пожалуйста, много ли салютных выстрелов полагается вашему адмиралу Бутакову?

- Тринадцать, - ответил офицер.

И Энгстрем приказал сделать ровно 13 выстрелов.

- Это салют в честь адмирала Бутакова, - сказал изобретатель. - Я рад, что мне представился случай показать свое уважение к заслугам столь известного адмирала!

* * *

Последняя четверть XIX века явилась чрезвычайно важным, знаменательным этапом в развитии общества. На смену капитализму, основанному на свободной конкуренции, пришел капитализм монополистический, «капитализм гигантских трестов, синдикатов, картелей» {137-2}. Происходят изменения и в самой системе капиталистических государств. После франко-прусской войны завершилось объединение Германии, и в 1871 году в Европе появился новый хищник, новое капиталистическое государство - Германия, в полный голос заявившее о своем стремлении к захвату колоний, к переделу мира. С образованием Германской империи у старой колониальной державы Англии, ростовщика всего света Франции и у царской России появился опасный сосед. Обстоятельство это порождало гонку вооружений. Европейские страны готовились к неизбежной новой войне, которая могла в любой момент [138] нарушить установившийся в Европе после 1871 года «вооруженный мир».

Несмотря на успешное строительство русского броненосногофлота на Балтике, Россия в течение двух десяти­летий после Крымской войны 1853-1856 годов не имела флота на Черном море. Седанская катастрофа 1870 года и последовавшее за ней падение второй империи во Франции дали возможность русскому правительству аннулировать унизительные статьи Парижского трактата 30 марта 1856 года. 31 октября 1870 года Россия отказалась признавать статьи этого трактата, ограничивающие ее суверенные права на Черном море, а спустя несколько месяцев, в январе 1871 года, Лондонская конференция согласилась с этим отказом России.

Внешнеполитические события конца 60-х годов XIX столетия - усиленная подготовка Пруссии к войне и разгром Франции осенью 1870 года - показали необходимость решительного переустройства вооруженных сил России. «Тогда поняли и у нас, - писал русский военный министр Д. А. Милютин, - как несвоевременно было заботиться исключительно об экономии, пренебрегая развитием и совершенствованием наших военных сил. Заботы о сокращениях и сбережениях отодвинулись... на задний план; заговорили о том, достаточны ли наши вооруженные силы для ограждения безопасности России в случае каких-либо новых политических пертурбаций в Европе» {138-1}.

В течение октября 1870 года главный штаб проделал большую работу по подготовке устава о всесословной воинской повинности и по реорганизации вооруженных сил России.

Проект положения о всеобщей воинской повинности, разработанный Милютиным, в основном предусматривал: включение всех лиц в возрасте от 21 до 41 года в состав регулярной армии или флота, в иррегулярные и в запасные войска и в ополчение, зачисление на действительную службу и в ополчение путем жеребьевки, а не посредством рекрутского набора, установление льготного освобождения от воинской повинности в связи с семейным положением, введение льгот по образованию, установление общего срока службы - в армии 10 лет, на флоте 7 лет, при этом, если наличная численность армии позволяла, допускалось увольнение во «временный отпуск» и до истечения этого срока. [139]

В 1871-1873 годах проект военной реформы рассматривался в специально созданных для этого комиссиях и в Государственном Совете и, наконец, 1 января 1874 года был утвержден.

Военная реформа в России была враждебно встречена Германией, Австрией, Англией и другими западноевропейскими государствами, боявшимися усиления военной мощи России. Отрицательно отнеслись к реформе и консервативные круги русского общества. Но широкие массы населения России встретили реформу с большим удовлетворением, так как она значительно облегчала бремя военной службы для податных сословий.

Уже в первые годы реформа дала большие результаты. Количество призываемых ежегодно возрастало, кроме того, создание резерва увеличивало контингент войск, могущих быть в случае войны призванными на фронт. В самом деле, если в 1873 году запас составлял 710 тысяч человек, то к 1886 году он вырос до 1524 тысяч человек, несмотря на потери в войне 1877-1878 годов. Таким образом, в результате проведения реформы создавались условия для превращения вооруженных сил России в массовую армию буржуазного типа.

В дальнейшем в положения о прохождении воинской службы были внесены некоторые изменения. Значительно сокращались, например, льготы по образованию, освобождались от воинской службы сроком на пять лет лица, владевшие торгово-промышленными предприятиями; представители имущих классов пользовались и другими льготами. Все это сводило на нет всеобщую воинскую повинность. «В сущности, - писал В. И. Ленин, - у нас не было и нет всеобщей воинской повинности, потому что привилегии знатного происхождения и богатства создают массу исключений» {139-1}.

Бутаков встретил военную реформу 1874 года весьма сдержанно. Он считал недостаточным семилетний срок действительной службы матроса на флоте. Бутаков не понимал, что после реформы служить на флот придут квалифицированные люди с производства и что при семилетнем сроке службы будет создаваться запас специалистов флота, которыми в случае войны можно будет быстро укомплектовать корабли флота, в том числе и вступающие в строй. [140]

* * *

В 1870 году Балтийский флот насчитывал в своем составе четыре броненосных фрегата, каждый из них водоизмещением по 3492 тонны и с двумя-тремя орудиями калибром 280 мм, три броненосных батареи, имевшие водоизмещение по 3340 тонн и по 6-12 орудий калибром 203 мм, и, наконец, 13 башенных канонерских лодок, водоизмещением 1566-1881 тонна каждая, с двумя-четырьмя орудиями 229-мм калибра на каждой лодке. Считая, что задача обороны Кронштадта и подступов к столице выполнена, морское министерство приступило к строительству мореходных броненосцев, броненосных и неброненосных крейсеров. Еще в 1869 году по проекту вице-адмирал а А. А. Попова {140-1} на Галерном острове в Петербурге был заложен первый мореходный броненосец «Петр Великий» водоизмещением 9665 тонн, со скоростью хода 14,3 узла, вооруженный четырьмя 305-мм орудиями, расположенными в двух башнях. Это был сильнейший броненосец того времени.

Броненосец «Петр Великий»

Одновременно с проектированием и строительством «Петра Великого» А. А. Попов работал над проектом океанского крейсера. Такой крейсер, по замыслу кораблестроителя, должен был иметь большую скорость ход, дальность плавания, мощную артиллерию и достаточно-толстую броню. В 1869 году Попов совместно с корабельными инженерами Н. Е. Кутейниковым и И. С. Дмитриевым представили проект океанского крейсера. По этому проекту в Петербурге были построены два корабля водоизмещением по 4600 тонн каждый - «Генерал-адмирал» и «Герцог Эдинбургский». Первый из них вступил в строй в 1875 году, а второй - двумя годами позже. «Генерал-адмирал» был вооружен четырьмя 203-мм и двумя 152-мм нарезными орудиями и имел скорость хода 13,6 узла. «Герцог Эдинбургский» был вооружен десятью 152-мм орудиями и имел скорость хода 15,2 узла. Оба корабля имели невиданную до тех пор на крейсерах броню - шестидюймовый пояс шириной в 7 футов по ватерлинии.

Эти корабли были сильнейшими крейсерами того времени. Они намного превосходили по своему вооружению и мореходности английские крейсера, на которых, кстати сказать, были установлены устаревшие гладкоствольные [141] орудия, заряжавшиеся с дула. Вполне понятно, что спуск этих крейсеров на воду привлек внимание иностранных государств. В английском парламенте, например, было официально заявлено, что «русским первым удалось осуществить идею броненосных крейсеров с броневым поясом по ватерлинии».

После Лондонской конференции 1871 года у России появилась возможность возродить Черноморский флот. Однако в силу экономической отсталости средств на строительство флота она не имела. Поэтому для прикрытия наименее защищенных районов черноморского побережья - Днепровско-Бугского лимана и Керченского пролива - было решено построить броненосные суда, небольшого размера, с малой осадкой, толстой бронёй и сильной артиллерией, которые совместно с береговыми: укреплениями могли бы противодействовать нападению противника с моря.

Такие суда были построены в 1871-1876 годах по проекту вице-адмирала А. А. Попова. Это были круглые броненосцы береговой обороны «Новгород» и «Вице-адмирал Попов». Каждый из них имел водоизмещение 2671-3550 тони, диаметр 30,8-36,6 метра, осадку 3,8-4,1 метpa, скорость хода 7-8 узлов, два 280-305-миллиметровые орудия, броню 229-356 миллиметров. Однако этот тип кораблей - «поповок» - на флоте не удержался из-за их неустойчивости на курсе, вращения после выстрела и других технических недостатков.

Поповка «Новгород»

Таким образом, накануне русско-турецкой войны 1877-1878 годов Россия на Черном море флота не имела. Невелик был и корабельный состав Балтийского флота. «К сожалению, - писал в своих «Воспоминаниях» И. А. Шестаков (впоследствии управляющий морским министерством), - было над чем вздыхать всей России!.. 25-летнее управление флотом генерал-адмирала... привело к совершенному расстройству наших морских сил» {141-1}.

Деятельность морского министерства, возглавлявшегося генерал-адмиралом великим князем Константином Николаевичем, начала в этот период подвергаться все более и более резкой критике.

В феврале 1877 года в присутствии высших чинов флота и под председательством генерал-адмирала собрался Морской Технический комитет. Перед ним стояла [142] задача решить, каким должен быть тип современного броненосца, т.е., другими словами, определить боевые качества корабля этого класса: его вооружение, броню, скорость хода, дальность плавания, форму корпуса, в том числе предельную осадку для Черного и Балтийского морей и т.д.

Вопрос о тактико-технических данных броненосных судов возник потому, что броненосец «Петр Великий» и броненосные крейсера «Генерал-адмирал» и «Герцог Эдинбургский» хотя и имели прекрасные тактико-технические данные, но в боевых условиях проветрены не были, поэтому сделать окончательные выводы об их достоинствах и недостатках не представлялось возможным. Испытание же первой «поповки» показало, что корабли этого типа не могут развивать большой скорости хода {максимум пять узлов), что из-за прекрасной остойчивости они предрасположены к стремительной качке, что затрудняет артиллерийскую стрельбу при плохой погоде. Да и обходилось строительство «поповок» очень дорого.

Заседания Морского Технического комитета вмели чрезвычайно важное значение для дальнейшего строительства флота, так как на них были вскрыты причины плохой организации этого важнейшего для России дела. Именно об этом говорит обнаруженный недавно в архиве протокол заседаний и приложенная к нему «Записка адмирала Г. И. Бутакова о броненосном флоте» {142-1}.

В этой «Записке» Бутаков подверг резкой критике существовавшую в морском министерстве систему фаворитизма. Он указал на то, что вице-адмирал А. А. Попов бесспорно выдающийся кораблестроитель, но он не дает возможности другим специалистам работать на пользу флота.

«...Все корабельные инженеры, - писал Бутаков, - отодвинуты в своей специальности на далекий задний план, и только юноши, которые слепо подчинялись его (вице-адмирала А. А. Попова. - Авт.) страшной требовательности, выдвинуты на первый план. Так что, если подобный порядок вещей продолжится, то у нас останутся только слепые исполнители в вопросе науки кораблестроения, вместо самостоятельных мыслителей науки этой. Блестящие проекты, пропагандируемые безустанно, можно сказать, на всех перекрестках, и боящиеся света [143] свободной технической критики науки, прикрываясь высоким именем августейшего генерал-адмирала, не суть то, что нужно государству, морские силы которого далеко ниже других» {143-1}.

Оценивая состояние русского флота в тот период, Бутаков делал вывод, что Россия не имеет ни броненосного флота, ни крейсерского. Подробно разобрав недостатки находившихся в строю кораблей, он высказал ту мысль, что флот России должен состоять в основном из крейсеров, как наиболее удобных кораблей для действий на морских путях противника. При этом, оценив тактические свойства иностранных крейсеров, в первую очередь английских, Бутаков пришел к заключению, что скорость хода русских крейсеров должна быть не менее 14 узлов, вооружение состоять из четырех 10-дюймовых и восьми 9-дюймовых пушек. Крейсерских судов, по мнению Бутакова, нужно было иметь на Балтийском флоте не менее шестнадцати.

По окончании постройки недостающих до этого числа крейсеров, Бутаков предлагал начать строительство броненосцев со скоростью хода в 12,5 узла, вооруженных четырьмя 16-дюймовыми пушками и защищенных 18-дюймовой броней. Чтобы эти броненосцы могли успешно действовать в районе Днепровско-Бугского лимана (на Черном море), их осадка не должна была превышать 22,5 фута.

Проанализировав ход строительства броненосных кораблей в Англии, Франции и Италии, Бутаков пришел к интересному выводу: «В наше время изобретения следуют так быстро одно за другим, что типы военных судов устаревают иногда прежде окончательной достройки их» {143-2}. Из этого он заключал, что пока один тип судов строится и испытывается, чертежи кораблей новых конструкций должны обсуждаться среди компетентных людей.

Большое внимание в своей записке Григорий Иванович уделил вопросу подготовки личного состава для броненосного флота и в первую очередь рядовых специалистов и унтер-офицеров.

Безотрадная картина состояния русского флота, нарисованная Бутаковым в «Записке о броненосном флоте», вполне соответствовала действительности. [144]

* * *

Русско-турецкая война 1877-1878 годов явилась результатом вновь обострившихся международных противоречий в «восточном вопросе».

Стремясь к усилению своего влияния на Балканах, русское правительство поддержало вспыхнувшее в 1875 году восстание в Боснии в Герцеговине, направленное против турецкого ига. Оно неоднократно предлагало Турции урегулировать мирным путем взаимоотношения с восставшими, однако Турция, подстрекаемая Англией, фактически господствовавшей в Оттоманской империи, отклоняла все русские предложения, и это явилось поводом к войне.

Основные военные действия должны были развернуться на Балканском полуострове, где были сосредоточены основные силы турецкой и русской армий. Для обеспечения переправы русских войск на правый берег Дуная и для постановок минных заграждений с целью прикрытия этой переправы от турецких боевых кораблей в апреле - мае 1877 года русским командованием была сформирована Дунайская флотилия. В ее состав вошли четыре паровых минных катера, два буксирных парохода, приспособленные для постановки мин и переданные Румынией на время войны, одна канонерская лодка, два вооруженных парохода и один паровой катер. В июне флотилия пополнилась еще 10 паровыми катерами. Командный состав флотилии был укомплектован в основном офицерами с эскадры Бутакова, которые в ходе военных действий проявили себя не только храбрецами, но и прекрасными специалистами нового в то время минного оружия, внесшими солидный вклад в его дальнейшее развитие.

Двухбашенная броненосная лодка «Чародейка»

    Несмотря на то, что флотилия турок на Дунае была более сильной, активные боевые действия начали русские. За период с 17 апреля по 28 сентября 1877 года русские с паровых катеров и гребных шлюпок выставили в устье реки Прут, на реке Серет и на Дунае (в том числе и в разных гирлах его) более 300 гальваноударных мин для прекращения движения турецкой флотилии по Дунаю и его притокам. Часто мины приходилось ставить под артиллерийским и ружейным огнем противника. Эта важная работа была выполнена под руководством [145] офицеров-минеров, окончивших в свое время минную школу, созданную вице-адмиралом Бутаковым на броненосной эскадре.

В июле 1877 года из-за понижения уровня воды в Дунае мины, поставленные в районе прибрежных селений Фламунда и Корабия, оголились и уже не представляли опасности для турецких судов. Чтобы скрыть мины под водой, необходимо было укоротить их минрепы. Это задание было выполнено под огнем врага командой минеров под руководством лейтенантов Астромова и Невинского - бывших офицеров с эскадры вице-адмирала Бутакова.

Активные минные постановки, выполненные русскими моряками на Дунае, оказали огромное влияние на весь ход военных действий в этом районе. Турецкие суда оказались закрытыми на своих стоянках - в Рущуке и Никополе. Русская флотилия господствовала на Дунае.

Но русские не только ставили минные заграждения. Их минные катера производили атаки кораблей противника шестовыми минами. Так, 14 мая отряд в составе четырех минных катеров направился в Мачинский рукав Дуная к месту стоянки турок. У города Мачин были обнаружены монитор «Сейфи», броненосная канонерская лодка «Фетхуль-Ислам» и один вооруженный колесный пароход. Два катера под огнем противника подорвали шестовыми минами монитор «Сейфи», и он быстро затонул.

Опыт боевых действий на Дунае подтвердил правильность взглядов вице-адмирала Бутакова на минное оружие, как на оружие не только оборонительное, но и наступательное. Этот опыт позволил также определить методы активного использования мин в речных условиях.

Значительно труднее было бороться с турецким флотом на Черном море, где Россия фактически ничего не могла ему противопоставить. Выход из положения нашел ученик и наиболее талантливый последователь Григория Ивановича Бутакова лейтенант Степан Осипович Макаров. Еще до начала войны, в ноябре 1876 года, он выдвинул довольно смелый проект: оборудовать быстроходные пароходы Российского Общества пароходства и торговли для перевозки паровых катеров, вооруженных шестовыми минами. Пароходы должны были доставлять катера к турецким портам, и спускать их там на воду для атаки турецких кораблей. После атаки пароходам надлежало возвращаться в ближайший русский порт, взяв на [146] борт катера. Нападение, а не пассивная оборона! Таков был смысл проекта Макарова.

Несмотря на исключительную важность проекта, Макаров почти два месяца вел упорную борьбу с бюрократами из морского министерства. Наконец, проект утвердили. В качестве корабля-матки был оборудован пароход «Вел. кн. Константин», командиром которого 31 декабря 1876 года назначили Макарова. Пароход был вооружен двумя трехфунтовыми, двумя четырехфунтовыми пушками и одной шестидюймовой мортирой. На борт его при помощи особых шлюпбалок можно было поднять четыре паровых минных катера. Пароход имел скорость хода до 10 узлов, скорость хода катеров - 6 узлов. Вооружение минных катеров состояло из шестовых, а затем из сконструированных Макаровым буксируемых мин. Только после настойчивых просьб Макарова примерно через четыре месяца после начала войны на вооружение катеров были переданы торпеды, лежавшие на складах Николаевского порта.

29 апреля 1877 года «Вел. кн. Константин», крейсируя в районе Батума, обнаружил на Батумском рейде турецкие корабли. С наступлением темноты минные катера были спущены на воду и безуспешно атаковали турецкий сторожевой корабль. В ночь на 29 мая «Вел. юн. Константин» подошел к Сулину, и катера атаковали турецкие броненосцы, стоявшие на рейде. На этот раз один из катеров взорвал и вывел из строя турецкий броненосец «Иджлалие». Успешной была и атака турецкого броненосца «Ассари Шефкет», произведенная в ночь на 12 августа на Сухумском рейде. А в ночь на 16 декабря 1877 года минные катера атаковали торпедами турецкие корабли на Батумском рейде. Это была первая в истории атака кораблей торпедой. Там же в ночь на 14 января 1878 г. катера с «Вел. кн. Константина» взорвали турецкий пароход «Иктибах».

Боевые действия минных катеров Макарова сковали действия турецкого флота. Инициатива на Черном море оставалась в руках русских моряков. Степан Осипович был произведен в капитан-лейтенанты, награжден золотым оружием и георгиевским орденом 4 степени.

В ходе русско-японской войны ученик и последователь адмирала Бутакова Степан Осипович Макаров внес солидный вклад в развитие русской военно-морской [147] тактической мысли. Он первый использовал торпеду, как активное наступательное оружие, положив начало новому классу боевых кораблей - торпедным катерам. Макаров первым также применил новый тактический прием использования минного оружия - совместную атаку кораблей противника несколькими катерами в темное время суток.

* * *

Зимой 1877/78 года русские войска подошли к Константинополю. Успешные действия русских войск создавали угрозу новой войны - на этот раз с Англией и Австрией, решительно возражавших против усиления русского влияния на Балканах. 19 февраля 1878 года в Сан-Стефано царским правительством был заключен мирный договор с Турцией. Но Англия и Австрия потребовали коренного изменения этого договора. Они были решительно против того, чтобы Болгария стала независимой от Турции, получила значительную часть эгейского побережья и сухопутную границу близ Константинополя. Большой авторитет России среди болгарского населения обеспечивал ей возможность оказывать серьезное влияние на режим в проливах, вопрос о которых прямого решения в Сан-Стефанском договоре не получил.

Царское правительство, упорно стремившееся к обладанию проливами и Константинополем, не желало и слышать об уступках. По приказу Александра II были приняты меры по минированию Босфора. В ответ на это Англия провела частичную мобилизацию резервов и ввела свою эскадру в Мраморное море, а Турция стала собирать вокруг Константинополя значительные силы. Казалось, новая, еще более жестокая война неизбежна.

К боевым действиям стал готовиться не только Черноморский, но и Балтийский флот. Еще в начале русско-турецкой войны на Балтийском флоте были произведены некоторые перемещения офицерского состава. В частности, Григорий Иванович Бутаков был назначен начальником отряда броненосной эскадры, командование которой взял на себя генерал-адмирал. Это непонятное на первый взгляд понижение Григория Ивановича явилось результатом его резкого выступления на совещании в Морском Техническом комитете против порочной системы кораблестроения. [148]

Еще в первые дни войны отряд Бутакова установил минные заграждения на подступах к Выборгу, Динамюнде и Свеаборгу. Основным руководством при производстве этих работ служили привила постановки мин на фарватерах, разработанные самим Бутаковым.

В марте 1878 года под председательством Бутакова, как старшего флагмана, состоялись секретные совещания адмиралов и генералов флота по вопросу «об употреблении русских морских сил в случае войны с Англией». На первом совещании, 16 марта, по предложению Бутакова было принято решение держать группы минных катеров в Кронштадте, Свеаборге, Роченсальме, Бьеркэ и Нарве. Кроме того, было решено послать в Свеаборг фрегаты «Петропавловск», «Севастополь», «Князь Пожарский» и «Светлана», создать на побережье Финского залива систему оптических телеграфов, организовать наблюдательные пункты на Дагерорте, Гангуте, Порккала-Удде, Гогланде и Стирсуддене и связать их электрическим телеграфом с Петербургом, выставить минные банки в разных местах Финского залива.

На заседании 20 марта Бутаков выступил с планом обороны Кронштадта и Петербурга. Он предложил собравшимся обсудить важный вопрос: может ли неприятель, имея большое число канонерских лодок и мелких пароходов и не употребляя даже контрмин, форсировать линии северных заграждений у Кронштадта? Сам Бутаков отвечал на этот вопрос утвердительно. Он исходил из расчета, что Англия может направить в Финский залив около 200 таких судов, не считая паровых барказов и катеров с кораблей. Мнение Бутакова вызвало множество возражений. Одни участники совещания усомнились в возможности столь дерзких действий противника, другие утверждали, что при прорыве заграждений неприятель будет встречен ружейным огнем гарнизона Кронштадта и его фортов. Третьи уверяли, что с падением уровня воды в заливе противник окажется в ловушке.

Однако Бутаков сумел доказать собравшимся, «что и гарнизон со своим ружейным огнем совершенно не будет прикрыт от тыльного огня {картечниц и малых орудий), и что, отогнав прислугу от орудий, у которых она совершенно открыта, неприятелю не понадобится большого десанта, чтобы овладеть несколькими малыми фортами; предположив, что неприятель имеет наши планы, ему не [149] будет особенно трудно прорваться под медленным огнем больших 11-дюймовых орудий; что, завладев несколькими фортами, он не будет в ловушке, потому что может спокойно вылавливать мины или уничтожить их контрминами; что канонерские лодки будут разрушать Кронштадт с тыла своими большими орудиями, а потом пойдут и в Петербург; что против всего этого нужно и можно принять меры, но что мониторы могут плавать только по узким 9-футовым фарватерам, дающим им весьма ограниченный круг действий» {149-1}.

Приведенные аргументы убедили участников совещания в необходимости усиления обороны подходов к Кронштадту, а следовательно, и к столице. На заседании было принято следующее решение:

«1) Выдвинуть на южном фарватере вторую линию минных заграждений между Толбухиным маяком и Лондонской мелью, оставляя первую на прежнем месте, и защищать новую линию башенными фрегатами и кораблем «Петр Великий», а при случае и двухбашенными лодками; также устроив на южном берегу мортирную батарею, если за вооружением этих судов найдутся для этого мортиры. 2) Желательно вооружить башенные фрегаты и «Петр Великий» 9 или 8-дюймовыми мортирами с тем, чтобы это не мешало действию судовых пушек. 3) Во внутренних линиях минных заграждений южного фарватера следует оставить проход для наших судов шириной в 50 саж.».

16 апреля 1878 года Григорий Иванович Бутаков был произведен в полные адмиралы и вскоре после этого назначен на должность начальника береговой и морской обороны Свеаборга.

В связи с ожидавшимися военными действиями дел в крепости было много. В спешном порядке шла работа по усилению обороны Свеаборга и Выборга, укреплению позиции Гельсингфорса, устройству оптического телеграфа, заготовке донных мин для минных заграждений и т.д. С открытием навигации темпы работ ускорились. На островах Сандгаме и Друмсе строились батареи, на островах Свеаборгской крепости и в Выборге исправлялись крепостные верки, намечались биваки и позиции. В обе крепости на военных кораблях были доставлены береговые орудия крупных калибров и запас снарядов к ним. [150]

Адмирал Бутаков прибыл в Гельсингфорс с небольшой эскадрой, состоявшей преимущественно из старых судов Балтийского флота («Петропавловск», «Севастополь» и другие). На флагманском корабле «Петропавловск» находится штаб обороны во главе с начальником штаба полковником А. Н. Витмером {150-1}, человеком честным, энергичным и решительным. В своих воспоминаниях об этом периоде службы он тепло пишет о своей совместной работе с Бутаковым, которого называет «рыцарем без страха и упрека».

«Положение было крайне серьезное, - рассказывает Витмер, - война висела в воздухе. Вот-вот она будет объявлена. А через два дня английский флот мог появиться уже под свеаборгскими брустверами.

Каждый день был дорог. Надо было встретить этот флот и позаботиться о том, чтобы встреча была не опереточная. А состояние Свеаборга к нашему приезду было, действительно, опереточное. У всех сидел в головах престиж его неприступности, как я уже говорил - чисто фиктивной» {150-2}.

Витмер понимал, что старинные гранитные стены Свеаборга не смогут устоять против огня современных орудий и их следует укрепить брустверами из песка. На свеаборгских укреплениях стояли орудия большого калибра для действий против неприятельского флота, которые не имели противодесантной обороны. Между тем высшее армейское начальство не верило в возможность высадки десанта противником, так как считало эту крепость неприступной.

«Небрежность дошла поэтому до того, - писал Витмер, - что к нашему (с адмиралом Бутаковым) приезду не было готово при укреплении ни одного порохового погреба, и весь порох, в количестве 60 000 пудов, находится в неказематированном здании, позади укрепленных островов...» {150-3}.

При первом же совместном объезде крепости Григорий Иванович честно заявил своему начальнику штаба, что он мало разбирается в сухопутном деле, а особенно в крепостном, и попросил помочь ему изучить это дело. Бутаков разрешил полковнику Витмеру в экстренных случаях принимать необходимые меры по своему усмотрению, немедленно сообщая о них ему. В случае, если дело было сложным, Бутаков просил разъяснений, повторял, [151] вдумывался в существо вопроса. В конце концов он «вполне уяснил себе дело и говорил о нем уже не как профан, а как человек, дело понимающий и даже могущий дать хороший совет. Благодаря такому честному и прямо-таки мудрому отношению к делу, Григорий Иванович в конце первого же месяца овладел обстановкой настолько, что если бы случайность бомбардировки вывела из строя его помощника, он не остался бы беспомощным и мог распорядиться совершенно самостоятельно. Но никогда ни одного распоряжения без моего совета, за все время обороны, он не делал... Поступал, одним словом, как человек большого ума и безусловной честности, оставляя в стороне мелкое самолюбие и преследуя интересы только дела, - одного дела» {151-1}.

Полковник Витмер пользовался полной поддержкой Григория Ивановича, который верил своему начальнику штаба, как человеку, знавшему свое дело. Однажды Витмер обнаружил, что двери во вновь построенных пороховых погребах были сооружены так, что снаряд противника, разорвавшийся внутри укрепления, мог легко пробить их и взорвать хранившийся в погребах боезапас. «Я сразу же, - писал Витмер, - оценил по достоинству господина Бенара (начальника инженеров, как назывался тогда начальник строительства. - Авт.) и его отношение к подрядчику (который, как оказалось впоследствии был подставным лицом, а настоящим подрядчиком был сам Бе-нap). Поняв неблагородную подкладку его действий, я решился не жалеть его. Когда на третий же день после приезда, обходя вместе с адмиралом укрепления, мы в первый раз попали на остров Куксгольм, я, указывая на строящийся погреб, без церемонии спросил Бенара:

«Что это, полковник?»

Он удивленно отвечал: «Пороховой погреб».

«И вы не шутите, полковник?»

С обиженным видом он отвечал, что в данном случае считает шутки неуместными.

«Но если вы не шутите, как же вы могли построить пороховой погреб так, что он подвержен даже прицельному огню неприятеля?»

«Откуда?» - спросил он с тревогой.

«Да вот, не угодно ли посмотреть!»

И я указал ему кусок моря, откуда можно было свободно стрелять прицельным огнем по строящемуся [152] пороховому погребу. Он как-то совсем съежился, а адмирал, спокойный и серьезный, только покачал головой, и боевой авторитет Бенара был окончательно подорван» {152-1}. В дальнейшем оказалось, что недоверие начальника штаба к Бенару было обоснованным: через три года было вскрыто воровство и злоупотребления свеаборгских инженеров, и все они были преданы суду.

Взаимоотношения Григория Ивановича со своими подчиненными с первых дней службы в Свеаборге установились хорошие. В отличие от известных в то время адмиралов С. С. Лесовского и А. А. Попова, позволявших себе грубую брань по адресу подчиненных, Григорий Иванович был спокойным, ровным, но требовательным начальником.

Витмер приводит случай с молодым лейтенантом Терентьевым, который забыл выполнить крайне важное приказание Бутакова о поездке до восхода солнца на острова для топографической съемки местности. Присутствовавшие ожидали вспышки гнева адмирала. Но Бутаков с глубокой укоризной сказал лишь одно слово: «Нехорошо». Лейтенант Терентьев поспешил немедленно исправить свою ошибку; впоследствии он признавался, что предпочел бы лучше высидеть неделю под арестом, чем услышать от адмирала одно это слово.

Представляя по начальству содержательные доклады и записки, составленные его ближайшими помощниками, Григорий Иванович никогда не присваивал себе авторство этих документов (как это и было принято в то время, так как подписывал он их сам). Больше того, он стремился отметить заслуги составителя содержательного документа. В этом вопросе Бутаков был особенно принципиальным и последовательным. Однажды, например, услышав от высшего начальника неодобрительный отзыв о полковнике Витмере, Бутаков в рапорте по поводу работы своего начальника штаба похвалил его. «...Надо обладать необычайной честностью, благородством и силой духа, - отмечает Витмер, - чтобы, особенно при наших порядках, вслед за руганью сильного человека, своего непосредственного начальника, от каприза которого зависела вся его дальнейшая карьера, отозваться о... человеке так, как это сделал Григорий Иванович» {152-2}.

Человек испытанной храбрости, Бутаков долго не мог согласиться со своим начальником штаба, доказывавшим, [153] что начальник обороны Свеаборга и его штаб в случае боя должны находиться на командном пункте, расположенном на горе у обсерватории, и оттуда наблюдать за происходящим и отдавать необходимые распоряжения и приказы частям. «Адмирал, воспитанный в традиции, что флотоводец должен вести свой флот с адмиральским кораблем во главе (традиции, по-моему, вредной, - замечает Витмер, - что доказала гибель Макарова), - никак не мог помириться с мыслью, что главный начальник не должен кидаться вперед, а наблюдать и руководить боем» {153-1}. Только после долгих споров удалось переубедить Бутакова.

Уделяя много времени работам по укреплению Свеаборгской крепости, Бутаков неустанно следил за ходом боевой подготовки свеаборгской эскадры, в которую входили два броненосных фрегата, три парохода и несколько мелких судов. Личный состав эскадры овладевал искусством совместного плавания кораблей, проводил учебные артиллерийские стрельбы, учения по отражению ночных минных атак.

Придавая большое значение использованию минного оружия, Бутаков принимал все меры к тому, чтобы найти средство обезопасить свои корабли от мин противника. И такое средство было найдено. Приказом № 11 за 1878 год Бутаков ввел нa вооружение эскадры первый в мире шлюпочный трал. Тралящая часть этого трала состояла из дюймового пенькового троса длиною около 43 метров, на концах, и в середине которого были прикреплены грузы, примерно по три килограмма каждый. Грузы подвешивались на тонких, коротких пеньковых тросах - штертах с поплавками. Штерты имели в длину от полутора до шести метров в зависимости от глубины, на которую опускался трал. При помощи трала, буксируемого двумя шлюпками, обнаруженную им мину можно было доставить на мелкое место и уничтожить. На случай, если мину по каким-либо причинам буксировать на мелководье не удастся, к тралу подвешивались специальные подрывные патроны весом до четырех килограммов для уничтожения мины на месте ее обнаружения.

Успешные работы по подготовке крепости к обороне подходили к концу, когда стало известно, что царское правительство согласилось на пересмотр Сан-Стефанского договора. 1 июля 1878 года на Берлинском конгрессе был [154] подписан новый мирный трактат с Турцией, условия которого были менее выгодны для России. Претензии царского правительства на проливы отвергались, предусмотренная Сан-Стефанским договором Великая Болгария раскалывалась на три части, и т.д.

С заключением Берлинского трактата опасность войны с Англией миновала. В связи с этим все военные приготовления были прекращены, штабы обороны крепостей расформированы. Бутаков со своей эскадрой вернулся в Кронштадт.

Наверх

Дальше